Пушкин как сердечная потребность

Сергей ЕРЕМЕЕВ
ПУШКИН КАК СЕРДЕЧНАЯ ПОТРЕБНОСТЬ
(Опубликовано в "Московской правде")
Я давно заметил одну интересную особенность, почти закономерность. Если люди – особенно мои коллеги писатели – начинают публично говорить о Пушкине, то они, как правило, впадают в величественный тон. Что ж, я тоже не исключение и тоже готов встать на котурны. Пусть и ненадолго, хотя бы в самом начале этого эссе.
Как известно, в калейдоскопе может быть бесчисленное количество цветных сочетаний. При этом ни одно из них никогда не повторяется. Ни одно и никогда! Причудливые мозаичные картинки всегда разные. Зато совпадает наш детский восторг от первоначального открытия, от этого ощущения праздника разноцветных узоров.
Так и Пушкин. У каждого он свой, неповторимый. И всё равно он роднит всех нас божественной простотой своих строк, волшебным вхождением в жизнь и созданием бессмертных картин с помощью слов. Чего стоит одно только это, услышанное мною в раннем детстве от мамы:

Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.

Калейдоскоп – это детская игрушка. Она ненадолго.
Александр Сергеевич Пушкин – это всегда уходящая в космос вершина русской словесности. Читая и перечитывая его, сознаёшь, что он был посвящённым, владел какими-то тайными знаниями и смыслами, но не прятал их, а открывал современникам и потомкам.
Ум поэта искал и находил божество во всём сущем, а вдохновенное сердце отзывалось с величайшей степенью откровенности:

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

Мой литературный учитель Михаил Иванович Чистяков, удивительный человек, замечательный поэт, фронтовик, читал эти пушкинские строки нам, своим кружковцам, в доме пионеров Усть-Каменогорска в самом начале семидесятых годов минувшего века. И говорил, что у Пушкина, как и у любого поэта, осталось много недописанного, ибо создание шедевров невозможно поставить на поток. Чистяков признался, что пробовал придать некоторым из набросков Пушкина завершённую форму, воспринимая это как упражнения в версификации.
В ту далёкую пору я писал школьные сочинения исключительно в стихах, неизменно получая пятёрки с плюсом. И с лёгкостью неимоверной рифмовал всё, что можно было зарифмовать, начиная от школьных учебников и кончая документальными описаниями советских ледоколов. Вдохновившись откровением Михаила Ивановича Чистякова, я с ледокольной уверенностью в том, что у меня получится не хуже, чем у Пушкина, взялся продолжить два гениальных восьмистишия, вот они:

Пред испанкой благородной
Двое рыцарей стоят,
Оба смело и свободно
В очи прямо ей глядят.
Блещут оба красотою,
Оба сердцем горячи,
Оба мощною рукою
Оперлися на мечи.

Жизни им она дороже
И, как слава, им мила;
Но один ей мил - кого же
Дева сердцем избрала?
«Кто, реши, любим тобою?» -
Оба деве говорят
И с надеждой молодою
В очи прямо ей глядят.

В полном десятитомном собрании сочинений Пушкина (издательство Академии наук СССР) я обнаружил комментарий к этому стихотворению: «При жизни Пушкина не печаталось.
В рукописи необработанное и незаконченное продолжение:
Одного люблю, конечно,
Отвечает им она,
.....но тайну вечно
Я хранить от вас должна».

Два пушкинских восьмистишия взволновали и вдохновили меня до такой степени, что за продолжением дело не стало. Правда, я сразу же отбросил «необработанное и незаконченное продолжение», связанное с тайной благородной испанки. Мысль была следующая: Пушкин видел один сюжет, а я сделаю другой, это будет гораздо более достойно! Всё получилось вот так:

«Не гадайте вы напрасно, -
Молвит дева в тишине, -
Мне самой пока не ясно,
Кто из вас милее мне!
Выбор пал на ваши плечи,
Вы решайте всё сейчас:
Пусть в смертельной вашей сече
Два меча рассудят вас!»
Как волною ледяною
Окатила дева их:
«Тот останется со мною,
Кто останется в живых!»
У испанцев нет испуга,
Им привычно воевать.
Но ценою жизни друга
Можно ль счастье добывать?
Вспомнив, что один другого
Выручал не раз в бою,
Каждый рыцарь смотрит снова
На избранницу свою.
Смотрят смело и свободно,
Как на глыбу изо льда.
И уходят благородно
От жестокой навсегда!

Даже спустя почти полвека я вижу, что стилизация вышла отличная.
Было как в сказке, было так, как у самого Пушкина:
 
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге.
Минута — и стихи свободно потекут.

…Моя судьба в литературе сложилась счастливо: часто вижу свои книги в руках детей и родителей, слышу стихи и песни на мои стихи. И не только в Москве, но и далеко за её пределами.
А в редкие моменты творческих кризисов (они бывают у любого, ведь человек – не машина) сначала вспоминаю пушкинское: «Молчит его святая лира…». Потом думаю, что ещё мальчишкой создавал такие вещи, за которые и сейчас не стыдно. И постепенно всё становится на свои места.
("Московская правда")