Нина Алисова Сибирь Весна и лето 1942г

                Нина Алисова Сибирь Весна и лето 1942г.

   В первые дни мая было тепло, яркое солнце, в окне горницы видны ветки  черёмухи.  Бабуся чувствовала себя плохо. Мама попросила через правление колхоза связаться с местной больницей. Приехала 12 мая фельдшер, она осмотрела, прослушала бабусю и оставила для неё сердечные капли. А 13 мая бабусе стало совсем плохо: она лежала на кровати и попросила постелить ей на полу. Мы с мамой перенесли её, очень лёгкую, на постель на полу, она вдруг сказала тихим голосом: «Я умираю». Я растерялась и что-то пыталась объяснить маме на пальцах (она же была глухонемая ). Так не стало моей бабуси.
   Бабуся – мать моего папы Бронислава Фридриховна Алисова (после выдачи паспорта в Москве – Фёдоровна), в девичестве Капуцик. Родилась в 1872 г. в Царстве  Польском под Ченстоховым. Очень рано вышла замуж за русского солдата, служившего в Варшавском военном округе, родом из Новосильского уезда Тульской губернии. В 1889 г. родился мой отец, когда ему было три года, он заболел воспалением уха, его лечили в Варшаве, сделали операцию, но слух он потерял. Семья жила в Польше и в России. Родители сделали всё, чтобы дать сыну образование и специальность – он успешно закончил Варшавский институт для глухонемых. Бабуся жила в семье сына, на его иждивении -  права на пенсию она не «заслужила» (её многолетний труд гладильщицей тонкого белья в прачечных не был принят в учёт).  Вырастила двух внуков – Шуру до 16,5 лет, рано умершего от скоротечной чахотки, и Колю, я последнее её утешение.
   Бабуся была доброй, заботливой, внимательной к другим людям. Её любили и в семье, и давно знавшие её люди.
   Похоронили бабусю на кладбище в селе Красномылье – меня мама туда не взяла. Ночами я просыпалась – мне казалось, что бабуся в отсветах луны передвигается по горнице. Деревенские жалели  меня, потерявшую бабушку.
   Наступила новая полоса нашей с мамой жизни без бабуси – помощника, советчика, переводчика во всех разговорах с обычными здоровыми людьми. Но мама не опустила руки, продолжала работать в колхозе. Она, получив образование в Арнольдо –Третьяковском училище для глухонемых в Москве, верила, что всё будет в порядке.  В проулке, недалеко от нашей избы, жила глухонемая женщина средних лет. Мы с мамой ходили к ней, как-то они объяснялись между собой. Мама жалела её, не обученную грамоте глухонемых, разговору на пальцах.
   В жаркие дни шли полевые работы, москвичи тоже работали. Маме стало плохо , она потеряла сознание во время молотьбы, но обошлось. Хозяйка выделила нам часть своего огорода, и мама посадила, а потом мы вместе ухаживали (пололи и поливали) за посадками. В низине у речки поспела дикая чёрная смородина, и мы ходили собирать её в высоких зарослях крапивы и дикого хмеля. Ягода была крупная, сочная, сладкая, но жгучая крапива доводила меня до слёз. На реке стирали, полоскали бельё, купались дети. Но было и неприятное – присасывались пиявки в воде. Ближе к осени на работу в поле брали и детей, собирать грибы по краю бора. Большие корзины, в которых носили бельё, были полны крепких и красивых грибов.
   К 1 сентября открыли у нас школу – 2 класса. Правление выделило одну из комнат для занятий. Передвижная доска разделяла первый и второй классы. Приехала молодая учительница из Шадринска. Портфеля у меня не было, но мама сшила из куска полосатой ( розовой и голубой) фланели сумку с длинной лямкой через плечо. Так я, девятилетняя, отправилась в первый класс. Училась я с удовольствием.