Купание Белого Квадрата Альманах Миражистов

 
КУПАНИЕ БЕЛОГО КВАДРАТА 
2024Альманах Миражистов2024
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БАЛТИН,
Нина Густавовна ОРЛОВА-МАРКГРАФ
Александр ЕРЁМЕНКО
Валентин УРУКОВ
Москва-Красноярск
2024 
 
Казимир Малевич Чёрный супрематический квадрат 1918г
 
КУПАНИЕ БЕЛОГО  КВАДРАТА
 Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БАЛТИН,
Нина Густавовна ОРЛОВА-МАРКГРАФ
Александр ЕРЁМЕНКО
Валентин УРУКОВ
Москва -КрасноярсК
2024
 
Кузьма Петров-Водкин Купание красного коня 1912г
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
адрес
nikolaier@mal.ru
Или по телефону 8 950 401 301 7
Кошек нарисовала  Кристина Зейтунян-Белоус

© Коллектив авторов
 
 
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов
 
Константин Кедров
Ода на закрытие Рюмочной на Никитской
Строю, строю, строю,
Из созвездий Трою
Вот троянский конь Пегас
Загорелся и погас

Шито и крыто
Крыто или шито ли
Как мне разместиться
Меж его копытами

Святая истина рожденья
Жизнь пробуждение от сна
А сон от жизни пробужденье

Ну до чего мы шлимАзелы
Освобождаясь от оков
Пока дерутся Карамазовы
Приходит к власти Смердяков

Кант открыл, что вещь в себе таится
Вещь всегда в себе, как в небе птица

Я вошёл в Созвездие Кита
Оказалось, что во время оно
До меня там побывал Иона
Стало быть, квартира занята

Птица-тройка троянских коней
Поскорей унеси меня к ней
Унеси меня в мыле и в пене
К ненаглядной прекрасной Елене

Неужели мир потусторонний
Полностью для нас он посторонний

Нет, конечно, в этой мелодраме
Существует связь между мирами

Говорю рыдая и смеясь:
Неразрывна между нами связь

Между Раем или между Адом
Я во всех мирах с тобою рядом

Целовал
Цел овал

Целовал
Цел
О! Вал

Становится всё непонятней
Объятное всё необъятней

Вселенная в нас угнездилась
И новое слово родилось

Меж Бурлюком и Маяковским
Я угнездился в Гнездниковском

Последняя инстанция
Зарезана Констанция
Сказал – и как отрезал
Констанцию зарезал

Мой бог! Я трезво мыслил
Когда тебя замыслил

Единственное мнение моё недоумение
Я недоумеваю когда повелеваю

Искусство дарит миру чувства
А чувства требуют искусства

Вы эту истину вкусите ль
Всех муз небесных искуситель

Поэтов пьяное сословье
Прими поэта славословье

Играй играющий орган
Стихов словесный ураган

Не ведая судьбы и страха
Опять возникнет всё из праха

Не всем понятное смирение
Когда пишу стихотворение

О нет, я вовсе не затворец
Я тихотворец, стихотворец

Хоть на мгновенье притворись
Творись, любимая, творись!

А впрочем, что такое творчество
Словесное иконоборчество

Была когда-то вне закона
Моя словесная икона

Поэт Смирись Всё шито-крыто
В разборке нынешней бандитской
Поэзия давно закрыта
Как Рюмочная на Никитской
Май 2024 г

 
Из книги ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОСТретьего ноября эта истина открылась герою фантастического рассказа; Сон смешного человека.           Темной ночью он взглянул на небо. Небо было ужасно тёмное, но явно можно было различить разорванные облака и между ними бездонные пятна. Вдруг я заметил в одном из этих пятен звездочку и стал пристально глядеть на неё. Это потому, что звездочка дала мне мысль: я положил в эту ночь убить себя. Замысел осуществился, и вот самоубийца в могиле, но он всё слышит и чувствует. Однако по законам мистерий воскресения, уже известных читателю по первой главе, могила разверзается и оживший летит в страшной темноте, несомый неким неведомым существом. Вскоре появился свет в конце туннеля. Я увидел в темноте одну звездочку - это была та самая звезда, которая послала на землю мысль о самоубийстве. Мы неслись в темных и неведомых пространствах. Я давно уже перестал видеть знакомые глазу созвездия. Я знал, что есть такие звёзды в небесных пространствах, от которых лучи доходят на землю лишь в тысячи и миллионы лет. Может быть, мы уже пролетели эти пространства. И тут с героем произошло нечто совершенно неожиданное для физики и космологии XIX века, когда творил Достоевский: И вдруг какое-то знакомое и в высшей степени зовущее чувство сотрясло меня: я увидел вдруг наше солнце!.. И неужели возможны такие повторения во вселенной, неужели таков природный закон? Он увидел изумрудную звёздочку, это была точная копия нашей земли. В примечаниях сказано, что Достоевский придавал этому сну особое пророческое значение, а попросту говоря, верил в его реальность. Тут, конечно, ничего особенного нет, мало ли кто во что верит, но удивитесь вместе со мной: в настоящее время во вселенной открыты звёзды, как бы передразнивающие друг друга.
Астрономы были удивлены, обнаружив в созвездии Большой Медведицы... объекты, у которых одновременно были практически одинаковые спектры... Подобное же явление вскоре было обнаружено в другом месте неба(Владимиров Ю. С. Пространство, время, гравитация. М., 1984).
Предсказанный Эйнштейном в 1936 году эффект гравитационной линзы позволил сфотографировать галактики, находящиеся друг от Друга на расстоянии в миллиарды световых лет и при этом в точности повторяющие друг друга. Кроме того, в научной печати появились сообщения о возможном существовании двойника нашего солнца - звезды, невидимой глазом; и, наконец, о планетной системе, подобной нашей, находящейся где-то вблизи. Я не собираюсь вникать в детали. Не так важно, окажутся эти сообщения реальностью или сослужат свою службу науке в качестве рабочих гипотез. Важно, что Ф. М. Достоевский видел в своем фантастическом сне то, что сегодня является не фантастикой, а научной гипотезой. После этого надо обладать избыточным запасом несокрушимого скепсиса, чтобы не заподозрить в космической фантазии писателя отблеск какой-то, пока что смутно воспринимаемой нами реальности. И снова я убеждаюсь в том, что существует некий параллелизм между строением мира и внутренним миром человека. Сегодня нельзя решать земные проблемы, не поднимая глаз к звёздному небу, не размышляя о бесконечности мироздания. Опыт русской классической литературы говорит о невозможности такого подхода. Космос стал грандиозной метафорой, литературной реальностью, символом красоты и могущества человеческого духа. Желая принизить человека, Свидригайлов в беседе с Раскольниковым говорит о вечности и бесконечности мироздания, как о баньке, где пауки по углам паутину ткут.
Однако есть у Достоевского и другой образ - бездна в квадриллион лет Был... на земле один такой мыслитель и философ, все отвергал, законы, совесть, веру, а главное - будущую жизнь. Помер, думал, прямо во мрак и смерть, ан перед ним - будущая жизнь. Изумился и вознегодовал: Это, говорит, противоречит моим убеждениям. Вот его за это и присудили... чтобы прошел он во мраке квадриллион километров... и когда кончит этот квадриллион, то тогда ему откроются райские двери и все простят... Ну, так вот этот осужденный на квадриллион постоял, посмотрел и лег поперек дороги: Не хочу идти, из принципа не пойду! ...Пролежал почти тысячу лет, а потом встал и пошел. - Вот осел-то! - воскликнул Иван... Не все ли равно, лежать вечно или идти квадриллион верст? Ведь это биллион лет ходу? - Даже гораздо больше... Да ведь он давно уже дошел, и тут-то и начинается анекдот. - Как дошел! Да где же он биллион лет взял? - Да ведь ты думаешь всё про нашу теперешнюю землю! Да ведь теперешняя земля, может, сама-то биллион раз повторялась: ну, отживала, леденела, трескалась, рассыпалась, разлагалась на составные начала... ведь это развитие, может, уж бесконечно раз повторяется и все в одном и том же виде, до чёрточки
Ох уж эта бездна ледяная, всезамерзающая, как пугала она начиная с XVIII века, сколько в ней ужаса, а ведь нет её на самом деле.
Блефом оказалась и теория тепловой смерти мира по аналогии с остывающим самоваром, и бесконечные абсолютные пространства с бесконечным абсолютным временем оказались призраками, фантомами.
 
Г Москва
   
Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов
 
 
ОБРАЩЕНИЕ К ЗЕРКАЛУ Николай ЕРЁМИН
***
Я выпил – с Музой заодно –
На Енисейском берегу –
Неповторимое вино –
И ощутил,
Что
Всё могу!

И, как петух: - Ку-ка-ре-ку! –
Вскричал
Так страстно и легко,
Что куры  где-то далеко
Запричитали: - Ко-ко-ко…

ОКТАВА ПРО ЛЮБОВЬ И АЛКОГОЛЬ

- Моё! - Моя!- Мои!
Немыслимая боль…
На радость всей Земли –
Любовь и алкоголь…

В любые времена
За них идёт война…
В дороге на Тот свет
Непобеждённых нет…

ОКТАВА ПРО ЯМБЫ

Хорошо, что я ещё не слаб!
Мне доступен пятистопный ямб…
Четырёх…И трёх…И ямб двустопный…

И – из стопки хлопнуть – одностопный!

В них живёт неведомая сила,
Что меня несла и возносила,
Слава Богу, - и опять несёт
До космо-классических высот…


***
Боже, как давно
Мы, хмельные в дым,
Мокрое вино
Делали сухим…
От Амурных стрел
Спирт сухой горел…


СОНЕТ ПРО  КАЗИМИРА И КУЗЬМУ
                Всё во мне, и я во всем!..
                Фёдор ТЮТЧЕВ 1830г
О Господи, прости меня,
Что – грешный  - совместил когда-то
Купанье Красного коня
С мерцаньем Чёрного квадрата,
Увы и ах, в душе больной,
Не в меру трезвой и хмельной…

И до сих пор – в жару, в пургу
Разъединить их не могу –
Кузьму,  увы,  и  Казимира –
Художников войны и мира…

Меня ведущих  в старину…
И в вышину,  и в глубину…
Где боль, тревога и печаль…
И даль, неведомая даль…

ЛОЭНГРИН

«...Знакомый лектор мне вчера
 сказал: "Антимиры? Мура!"
                Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
«Рифмы-Лоэнгрифмы
И миры муры»
                Константин КЕДРОВ
***
- Я замурован в мир муры,
Где лживы правила игры…

Правдива лишь игра без правил…
Ах, кто меня играть заставил? –

Спросил со сцены Лоэнгрин –
И стёр с лица фальшивый грим…


НА ПАРНАСЕ

На Парнасе – виноградный пар
От поэтов и от поэтесс…
Пьющих:- О, Божественный нектар!
- Ах, какой пленительный процесс! –

Не случайно - глянуть сверху вниз,
Милая, сюда мы поднялись…
Это было ясно изначально…
…Что глядишь так нежно и прощально?

Да,
    спускаться вниз –
                всегда печально…

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ

- В стихах пиита Бога нет
И нет души... А почему?
Кто догадался, в чём секрет,
Пусть скажет! Ну?   По одному…

***
- Я отравился этими стихами,
Как будто ядовитыми грибами!
Но – излечился и продолжил путь…
И рад отдать рецепт кому-нибудь…

***
В моих сравненьях мало толка.
И всё же, сердце веселя,
Скажу: - Ты был похож на волка,
Пиит, а стал - на кобеля!

***
Настало время похорон –
И вот царь Дрон взошёл на трон…
И всем, кто оттопырил уши,
Сказал: - Спасайте ваши души!

ОТ ЯМБА ДО ДИФИРАМБА
1.
***
- Может, хватит издеваться,
Друг,
Над музой и собой:
Издавать и издаваться…
Ты ж не Байрон!
Ты – другой…
И не Пушкин, это факт…
Может, правду говорят
Это хором, как один:
Минин,
Замшев
и Бурдин!!!
2.В ожидании премии НЕФОРМАТ
ПОЛУМЁРТВЫЕ ДУШИ Рассказ
№ 2022 / 41, 28.10.2022, автор: Николай ЕРЁМИН (г. Красноярск)
Премия «НЕФОРМАТ» учреждена Издательским Домом Максима Бурдина при поддержке информационного портала «Литературная Россия».

3.ДИФИРАМБ МАКСИМУ БУРДИНУ

Бурдин! Как много в этом слове
Для всех писателей сбылось!
Вот и во мне отозвалось,
Поскольку – точно – знает он,
Как заработать миллион.
Недаром я сегодня рад
Его диплому  «НЕФОРМАТ»
На всю Москву такой один
Максим Лаврентьевич БУРДИН!!!

С уважением и благодарностью за присланный диплом
Николай Николаевич ЕРЁМИН,
Член Союза российских писателей,
Русского ПЕН-центра,
Кавалер Золотой медали «Василий ШУКШИН»
 https://litrossia.ru/item/kak-stat-millionerom/

КРАСНОАДСК-КРАСНОРАЙСК-КРАСНОЯРСК Май 2024г

 
СОЛНЕЧНОЕ УТРО   
СОНЕТ ОКУДЖАВЕ ПРИВЕТ

Я настраивал струны в душе…
Я хотел породнить даль и высь…
И настроил их, было, уже…
Но они – как же так? - порвались…

Перестали мечтать, вспоминать,
Ах, в любви и в согласии петь…
Чтобы днём в телевизор молчать…
И ночное молчанье терпеть…

Но  купила гитару жена
И вина… И сказала она:
Окуджаве 100 лет! Старина,
Подпевай! Я не справлюсь одна…

И я, выпив, запел, вот те на! –
Как в студенческие времена…
ОКТАВА ПРО БОЖИЙ ПРОМЫСЛ

Мне законы России знакомы…
И медведи её, и тайга…
Где твердят, помолясь на иконы:
- Шкура зверя теперь дорога! –

И идут  зверя тушу  добыть
Или душу свою загубить…
Или разом – и это, и то…
Просто так, ни за что, ни про что…

ВОСПОМНИНАНИЕ О  МАРКСИЗМЕ

Марксисты вслух читали Маркса,
На вольном воздухе, в тени -
Над рюмкой шнапса, кружкой кваса...

Теперь покойники  - о н и,
Осилившие «Капитал»,
И те, кто слушал, не читал,
А напивался – и мечтал:
Как хорошо на свете жить,
С капиталистами дружить...
Хотя вокруг – сплошной дурдом
На Этом свете и на Том...

И волки нагло там и тут
Три шкуры с ближнего дерут,
Кто под процент, кто под залог...
Загрыз – и зубы на замок.

Я ж Карла Маркса не читаю...
Но, чтоб узнать,  в чём жизни цель, -
Г. Маркеса предпочитаю,
Ну, да, который Габриель...
Кого на русский –  ох, смела! –
Е. Маркова перевела...

Жаль, Маркес тоже опочил,
Меня, как жить, не доучил...
Напрасно, видно по всему,
Вручили Нобеля ему!
2018-2024
***
Смычком распиленная скрипка…
Каков  пилот – таков полёт…
В душе – от шёпота до крика –
Сопротивляется, поёт…
Как хорошо закрыть глаза,
Когда  вокруг гремит гроза…
СОНЕТ ПРО  ОБЕЩАНИЯ

Ты обещал - и всё сбывалось:
Аэропорт, Ж-Д вокзал…
Везение!-Такая малость!
Но как-то раз пообещал,
Забыв, что сильно обнищал, -
И что-то как-то не сбылось,
Оборвалось и не срослось…
И вдруг запел: - «Прости, прощай
И ничего не обещай,
И лишних слов не говори…»
Реаниматору 0-3
Поёшь, а он тебя везёт
В боль-ницу от земных забот…
И - в Ниццу, если повезёт…
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
КЛИНИЧЕСКАЯ КАРТИНА

Простой российский шизофреник
В психобольнице вяжет веник…
И говорит, когда прикажут:
- В России веников не вяжут!

КОНСТАНТИНУ КЕДРОВУ
- Ты скажи, был ли он,
Боже, лет биллион?
- Говорю, ваша честь, -
«Был! И будет! И есть!»
***
Поэт во власти вдохновения
Рифмует страсть и удивление…
И дарит  пару вкусных рифм,
Рекламе щедрых  теле-Фирм…

***
Шехерезада. Камасутра.
Ночная зимняя пора…
И снова – солнечное утро,
Весна любви…Et cetera…
Май 2024 год КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск

СУДЬБЕ В ОТВЕТ               
***
Преодолев марксизм, -
В мороз, в жару, в грозу,
Я – сам себе таксист,
И сам себя везу…

Рыдаю ль, хохочу,
Качу, куда хочу…
Хотенье позади...
Расплата впереди…
СОНЕТ ПРО КРАСНЫЙ СВЕТ

На лице моём – улыбка
Ловеласа с бородой.
Я – любовная ошибка
Поэтессы молодой…

Нет её милей и краше!
Пальцы – в пятнышках чернил…
Неспроста улыбки наши
Купидон соединил…

Пахнут мёдом медуницы…
И под солнцем, у реки,
Жаром дышат в наши лица
Искромётные жарки…

Мы идём на красный свет –
Замечательный сюжет!
ОКТАВА  ПРО  НЕ ХОЧУ

Ведьма, старая поэтесса,
Налегая на руль Мерседеса,
Приглашает: - Садись, прокачу! –
Я же ей говорю: - Не хочу…-
Зная точно, куда повезёт…
И даю от ворот поворот…
И взлетает она тяжело,
Мерседес превратив в помело…

МАЙСКИЙ СУИЦИД

Майский суицид – мороз по коже…
Этот способ лучше, этот  хуже…
В Енисей влюблённая чета
Не случайно
Бросилась
С моста…

…Их найдут, обнявшихся в нирване,
Где-то в Ледовитом океане…
И записку:«…некого винить:
На Земле нам просто  негде жить…»

СОНЕТ ИЗ ТЬМЫ
Не зря судьба меня хранила
Аж до восьмидесяти лет,
Даря белила и чернила
И говоря: - Держись поэт! –
И,  есть сомненья или нет, -
Не зря вела из тьмы на свет…
И там  кормила и поила,
Чтобы теперь я, древний дед,
Сказал «Спасибо!» ей в ответ
И сочинил экспромт-сонет,
В котором -  юная она –
Судьба, весенняя заря,
В меня, как прежде влюблена,
Объединяет времена…
ОКТАВА ПРО  КОЛОБКА

Колобок танцевал
У Лисы на носу…
Сам не свой, распевал:
- Как прекрасно в лесу!

И лиса подпевала:
- Конечно! - Ам…Ам…
- Ах, – не много не мало -
Хорошо было нам!

***
Хорошо, что весна на дворе!
Что в стакане – берёзовый сок…
Что ромашки растут на горе…
А соседка, сплетая венок:

- Мне пора уже взамуж!- поёт.-
Очень  жаль, что никто не берёт…

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

НАРОДНАЯ ЧАСТУШКА
- Похвалялся старый дед
Мне поднять иммунитет…
Но подняться на порог,
К сожалению, не смог!

***
Всё, что нужно, с тобою случится:
Прилетит вдохновенья Жар-птица…
Рифму в клюве подарит тебе…
А потом – перемены в судьбе…
ПО  ПРИМЕТАМ

Кошка перешла дорогу:- Брысь! -
По приметам, если посмотреть,
Позади – бессмысленная жизнь…
Впереди – бессмысленная смерть…

***
Вспомни всё, что ты забыл…
То, что было…То, что будет…
И забудь про то, что есть –
Чтобы сделаться счастливым!

***
Всё чёрное на свете – не по мне:
Где живопись, где лживопись – я знаю!
Ван Гог,  Матисс,  Гоген - мои  друзья…
А Сальвадор  Дали  - и друг и брат…

Май 2024 г Красноярск
 
Александр БАЛТИН
Альманах Миражистов 
 
 
ЗАПОЙ
Сей змей, владеющий гипнозом,
Глядит в души твоей глаза.
Сбоит и тормозит стезя
С неутешительным прогнозом.
Со счёта сбился, сколько взял
На грудь… Тут на живот вернее.
И жизнь как будто потерял
В запое, все забыв идеи.
Стакан – капкан, и как бежать
С неповреждённою душою?
Но выбираешься опять,
И небо вновь над головою.

*  *  *
Стоит с цветами у подъезда,
Цветы он держит, как штандарт.
Подъезд за дверью – будто бездна,
Не вызовет при том азарт.
Проходишь мимо: всё известно:
Улыбка, поцелуй, кафе.

Жизнь – слишком маленькая бездна,
Неважно – трезвый, подшофе…    

    *  *  *
Надобно, сколь можно, проще жить,
Ни о чём не следует тужить:
Этот вывод – из разряда вех –
Сделал битый жизнью человек.


ВИФЛЕЕМ
Ветхозаветный Вифлеем,
Сей дом Давида, полный силы.
Какие будут перспективы,-
Известно далеко не всем…
Дом-град, дом глинобитных стен,
И плоских крыш – почти ступени…
Волхвы идут… А им совсем
Не до грядущих поколений.
Новозаветный Вифлеем…
Пещера тайного мерцанья.
И силовое поле тем
От самой бездны мирозданья.

*  *  *
Жизнь – очень маленькая бездна,
Нам кажется она большой.
Большой её считаешь,  -  бедный,
Нелепый, сам - с душой больной.

Март начинает панораму
Весны, торя апрелю путь.
Но мне не позабыть про рану
Души -  какая оной суть.

МОДУЛЬ ШИФРАЦИИ
Нет справедливости… и что?
Не жить? Шифрации мне модуль
Откроется во сне зато –
Тенденции времён и моды
В небытие уйдут, и ты
В небесных знаках осознаешь
Просторы ясной высоты,
В каких себя порой теряешь.
А справедливость, как подзол,
Чтоб дальше новый мир взошёл.

*  *  *
У серой мартовской реки
Сидят нахохленные утки.
Тут селезни, как огоньки.
Дождь лёгкий. Струи больно юрки.
Вода речная столь мутна,
Что уткам не охота в воду.
А марта велика ль вина,
Коль гнусную завёл погоду?
Порывы ветра воздух рвут,
И ёжатся, примстилось, утки.
А мне дойти до дома труд,
Нюансы какового жутки.

ГЕОМЕТРИЯ ФОРМ
Облако округло и пушисто.
Мир дан суммой самых разных форм.
Постигаешь данное не быстро,
Тут для глаза вечно будет корм.
Геометрия холмов красива:
Линия – живой зигзаг. Смотри.
Пласт небесный – будто перспектива.
Линии ликующей зари…
Параллелепипеды огромны
Зданий – тут гигантам поиграть.
Жизнь игрой представлена условно,
Ты подумал под вороний грай.
Сколь мир геометрией представишь?
Вряд ли. Форма – внешнее звено.
Любишь – только внутреннее славишь,
Чтобы к небу выросло оно.

   * * *
Молящиеся за врагов
Сегодня редки, очень редки.
Как будто и у облаков
Вдруг злобы отрастают ветки.
Как будто дни воспалены
Гордыней, нарывают ныне.
И… чьи ж молитвы включены
В небесные пласты пустыни?
И нищетою суеты
Мы сильно сделались богаты.
Столь души смрадны и пусты,
Сколь надо было бы – крылаты.

    * * *
И Лазарь смотрит в бездну света,
Где злато воздуха насквозь
Прошито лёгкой лентой лета.
И прошлого яснее гроздь.
Вот вышел из пещеры Лазарь,
И улыбается Иисус.
А жизни пласт нам вечно лаком
На вкус.
    Александр Балтин: СОЛЬ «СИМ-СИМФОНИИ»
 
Расслоится симфония, играя отчасти «сим-симом», который должен открыться, суля нечто необыкновенное:

«Я умер – я проснулся Да, смерть-пробуждение! Так же пережил свою смерть Иван Ильич:  Кончено! – сказал кто-то над ним. Он услышал эти слова и повторил их в своей душе. Кончена смерть, – сказал он себе. – Её нет больше…»

Кардинальность темы – и сухая строгость исполнения… смерти: словно и впрямь: нечто от симфонии, звучащей буднично и возвышенно…
 Так раскрывается поэтический космос Константина  Кедрова-Челищева: именно им открывается альманах Николая Ерёмина «Сим-симфония»… продолжающийся фейерверком текстов самого Ерёмина:
Всё чаще вижу я цветные сны –
Под маской майской ветреной весны.
Где ты и я – Медея и Парис –
Над морем – к кипарису кипарис –
Всё выше – где лазурный небосвод
И горизонт грядущих несвобод…
Грустно-лёгкие напевы, перевитые нежностью, включающие множественную ассоциативность…
 Солевая мудрость определяет желания, свойственные определённому – весьма серьёзному! – возрасту:
Стать деревом – и за околицей,
У речки, волею Творца
Снимать, как годовые кольца,
Следы старения с лица…
Стать семечком в конце пути,
Лечь в землю – Ах! – и порасти…
***
Сохраниться стихом.
Прорасти зерном.
Великая тайна остаётся тайной…
***
В финале альманаха Николай Ерёмин предлагает вспомнить ФЁдора Сологуба: тонкого и нежного,  трагичного и грустного…
 Так строится «Сим-симфония», чья белая соль словно вспыхивает крупицами на солнце духа…
 Александр Балтин город Москва
 
Нина Густавовна ОРЛОВА-МАРКГРАФ
Альманах Миражистов 
 

Биография https://ru.wikipedia.org/wiki/-,_
* * *
Моя душа изнемогает,
Молитва ей не помогает,
И мечется она, скорбя.
И я, уже на грани срыва,
Стою на краешке обрыва,
И вижу в пропасти себя.
* * *
Еще не пришла изможденная старость,
Еще не проститься, еще не уйти,
А я ощущаю такую усталость,
Какая бывает в конце пути.
На краешке жизни, на кромке надежды,
Я вдруг оступилась. Обрушилась твердь!
Но детские руки вцепились в одежду,
И так я осталась висеть.
* * *
И туча разорвется в клочья,
И с хрустом вырвется звезда,
И мы неведомо куда
Уйдем по океану ночи.
Уснем. А рядом, в желтой башне,
Окно открыто. Свет горит.
И человек в одной рубашке
В морозном воздухе летит.

СВЕТЛО
     Наталье Лясковской
Ангел летел над заснеженным полем,
Над затерявшимся в поле селом.
Тихо струился звон колокольный;
Дымом запахло. Домашним теплом.
Маленький домик, почти что избушка,
Игрушечным кажется с высоты.
Плотницкой золотою стружкой
Вьется луч огромной звезды.
«Как же светло!» — удивляется мати.
Месяц повис и в окошко глядит.
Розовой шерсти клубок на кровати,
Словно заря, лучезарно блестит.
И лучезарен младенец в пеленках.
В складочках ножки, головка – в чепце.
Мать наклоняется над ребенком
С блаженной радостью на лице.
Ангел летел над заснеженным полем.
Он поднимался в горнюю высь.
Радостен был его взгляд и спокоен,
Радости этой и ты улыбнись!


ГОРЬКИЕ ДНИ

Как злоба душу отравляет!
Как равнодушье подавляет!
Терзает, мучает сомненье –
Ни в чем не вижу я спасенья!
Куда бежать от сплетни шумной,
Войны словесной и безумной,
У всех Россия на устах
И пустота одна в сердцах!
И нет пути, и нет возврата.
И я ни в ком не вижу брата.
Гляжу измученно и тупо:
И стыдно жить, и гибнуть глупо!

В СВЕТЛИЦЕ ДНЯ

Зима. Вот дерево гуляет,
Нам снежным яблоком сияет,
И птиц мгновенные цветы
Качают зимние кусты.
И белый холм стоит как храм,
И небосклон стал склоном снежным,
И так арбузом пахнет свежим,
когда заря краснеет там!
День радостный! Ты как светлица
В убранстве веток, птиц-сорок,
И тень дорожкою ложится
К нам на крылечко и порог.
КРЕСТ

Этот крест такой тяжелый.
Этот крест такой опасный.
Знаю, знаю! Крест тяжелый
нам дается не напрасно.
Волоку, бока ломая,
И уже не понимаю:
То ли гвоздь мне впился в спину,
То ли я на сердцевину
Опрокинулась с размаха –
Нету боли, нету страха,
Уж недолго мне идти,
Только силы бы найти,
Донести.
ВЕТОЧКА ДОЖДЯ

Дождь вязнет в глине, скачет по земле,
То вязом кажется, то синим водолазом,
То тихо умирает на стекле.
Как веточку дождя поставить в вазу?
Дождь гнезда вьет из веток и воды,
Огромные блестящие корзины
Спускает с неба на канатах длинных
И выливает их на Чистые Пруды.
Ты говоришь: «Шел дождь на всей земле.
Я говорю: И стало грустно сразу...»
А дождик умирает на стекле.
Как веточку дождя поставить в вазу?
НОВОГОДНЕЕ
          «Я пью за весенние астры…»
                О.Мандельштам
Я пью за страданье и голод,
За лишних детей, за сирот,
Отдельно за серп и за молот,
Что больше не жнет и не бьёт.
За праздник под ветхою крышей.
За крест овдовевшей любви,
Когда год от года всё тише
Звенит колокольчик в крови.
Из кружки, стакана, бокала
Я пью за великий народ,
Что в очередь встал у Байкала –
И аж до кремлевских ворот.
Я выпью на каменных плитах,
Где лобное место цветёт,
Где небо свивается в свиток.
И скоро двенадцать пробьёт!

ЕЛЬ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ

О, ель рождественская! Ты —
И скромность, и блистанье.
Смирены, царственны, чисты
Черты и очертанья.
Я пред тобой всю ночь не сплю.
В мерцании шаров
Похожа ты на Млечный Путь
В мерцании миров.
Я слышу шелест крыл во мгле
И ангельское пенье:
"Мир на земле, мир на земле
И в нас благоволенье...»
К ПРЕССЕ

О чем скорбишь, о чем рыдаешь,
О чем радеешь ты, печать?
Все смачной речью обличаешь,
Что разрешили обличать!
Мне тошно! Видеть не хочу я!
Ты хочешь подвиг совершить,
Воришек маленьких бичуя,
Для удовольствия больших.
Рты в пене, а душа с оглядкой.
Готовы в бой, готовы в плен,
И режут, режут правду-матку
Уже зарезали совсем!
Она лежит в крови, нагая,
Венки и ленты до бровей.
И только дух ее летает
Под небом родины моей.

ОСЕНЬ В ЯРКОМ ПЛАТЬЕ

В небе – воздушные белые храмы,
В небе – лазурные чистые звоны,
А на земле – золотые берёзы,
Алые клёны, алые клёны…
В роще прощальной, в дали хрустальной
Осени голос вовсе не страшен-
Он чуть звенящий, он чуть печальный,
Гроздью рябины волос украшен.
Хочется слушать, хочется плакать:
Что-то родное она отпевает…
И для чего это яркое платье,
Серьги и бусы она надевает?
На рукаве её – клин журавлиный,
А на другом – лебединая стая,
Кормит оленя веткой калины,
Глянет на небо – и засияет.
В небе – воздушные белые храмы,
В небе – лазурные чистые звоны…
ДУША ХОТЕЛА Б ОТДОХНУТЬ
<
Душа хотела б отдохнуть,
Чтоб ангелы ей пели,
Чтобы покой наполнил грудь
И свечи все горели.
Душа хотела б отдохнуть.
Простить и примириться,
Душа хотела бы уснуть
И навсегда проститься.
* * *
Мерцает гранями алмаз –
Лед на моем окне.
Я точно знаю: в этот час
Ты вспомнил обо мне.
Ты шел в декабрьскую тьму
Сквозь мокрый, липкий снег,
И сам не зная почему,
Вдруг вспомнил обо мне.
И я, за тридевять земель,
В пустом своем дому,
Увидела: метет метель
И ты идешь сквозь тьму.
Остановился и меня
Так горько ты позвал,
Что руки протянула я,
И ужас сердце сжал!

КАМЫШИН

Мой милый городок, мой теплый, деревянный
Уснул, прильнувши к матери-земле.
Вокруг сады, как сказочные страны,
И вся ограда в лунном хрустале.
Избушкой кажется сирень, а груша башней.
Вся в колокольцах груш, она чуть- чуть звенит,
И вишенья шатры шумят листвою влажной,
А купол синих слив молчание хранит.
И яблоня в саду – причудливый светильник,
Блестит отлитый ствол и гибких веток ряд.
Медведицы небес спустили факел синий,
Воск яблок подожгли – теперь они горят.
Вдруг кто-то подошел к высокой башне груши.
Так нежен шелест слов, что знаю: о любви.
Спи, милый городок, к земной груди прильнувши, -
Господь благослови!
ВОТ И МНЕ…
Вот и лето уже на исходе.
запоздалые сняли хлеба.
По утрам за холодной дорогой
Из тумана выходят стога.
Стало в озере страшно купаться.
Стало гулко на глубине.
Вот и птицам пора собираться.
Вот и мне…

В НАШЕЙ ГОРНИЦЕ

В нашей горнице весёлой
В занавесках мак цветёт.
По ковру олень гуляет
В синь-реке водицу пьёт.
Между ставней лебедь вставлен,
И на ватные снега
Ситец искрами нарезан,
Алый фантик и фольга.
А в углу стоит «голландка»,
Белой кошкою урчит.
Дров березовых вязанка
Изо рта её торчит.
Царь-огонь в стекле чудесном
Озаряет каждый миг
Желтый, розовый, небесный
Домотканый половик.
Светлым раем, теплым раем
Наша горница глядит.
А за окнами – без края-
Вся земля под снегом спит.
Это дальнее, земное,
Брата, и отца, и мать
Буду я, глаза смеживши,
Перед смертью вспоминать.

ЗА БРАТИКОМ

Вприпрыжку дождь идёт – и вот
Он нас догонит у ворот.
Раскрой же зонт и дай мне руку,
Мы полетим над грядкой лука
Туда, где братик твой живёт.
Ого, как огород подрос!
Стоит подсолнух, рыж и бос
И кочаны расти устали -
Они теперь похожи стали
На головы огромных роз.
Вот репа рвётся из земли,
Поспел паслёна вкусный кустик.
Но с криком: «здесь меня нашли!»
Ты побежишь к родной капусте.
Тук-тук! – ты постучишь в бутон.
И мальчик с маленьким зонтом
На зов звоночком отзовется
Из глубины, издалека...
И с крепким хрустом оторвется,
И выйдет в клочьях лепестка!


СТУПКА НОЧИ

Ночь срывает три звезды
И толчет в железной ступке…
Месяц саночки везет,
Месяц медленно идет,
Как малыш в пушистой шубке.
Густо звездной скорлупой
Снег посыпан во дворе –
Синий, алый, голубой
Он царюет на заре!
Мать берет большой фонарь,
В хлев идет, к корове в клети,
Взгляд коровий мукой светит,
Белый пар в углу клубится –
Там сегодня народится
Наш телёночек Январь.
 
Александр ЕРЁМЕНКО
Альманах Миражистов
 
 
***
Осыпается сложного леса пустая прозрачная схема.
Шелестит по краям и приходит в негодность листва.
Вдоль дороги пустой провисает неслышная лемма
телеграфных прямых, от которых болит голова.
Разрушается воздух. Нарушаются длинные связи
между контуром и неудавшимся смыслом цветка.
И сама под себя наугад заползает река
и потом шелестит, и они совпадают по фазе.
Электрический воздух завязан пустыми узлами,
и на красной земле, если срезать поверхностный слой,
корабельные сосны привинчены снизу болтами
с покосившейся шляпкой и забившейся глиной резьбой.
И как только в окне два ряда отштампованных елок
пролетят, я увижу: у речки на правом боку
в непролазной грязи шевелится рабочий поселок
и кирпичный заводик с малюсенькой дыркой в боку.
Что с того, что я не был там только одиннадцать лет?
За дорогой осенний листок так же чист и подробен.
В нем осталась дыра на том месте, где Колька Жадобин
у ночного костра мне отлил из свинца пистолет.
Там жена моя вяжет на длинном и скучном диване.
Там невеста моя на пустом табурете сидит.
Там бредет моя мать то по грудь, то по пояс в тумане,
и в окошке мой внук сквозь разрушенный воздух глядит.

Я там умер вчера. И до ужаса слышно мне было,
как по твердой дороге рабочая лошадь прошла,
и я слышал, как в ней, когда в гору она заходила,
лошадиная сила вращалась, как бензопила.


***
Громадный том листали наугад.
Качели удивленные глотали
полоску раздвигающейся дали,
где за забором начинался сад.
Все это называлось «детский сад»,
а сверху походило на лекало.
Одна большая няня отсекала
все то, что в детях лезло наугад.
И вот теперь, когда вылазит гад
и мне долдонит, прыгая из кожи,
про то, что жизнь похожа на парад,
я думаю: какой же это ад!
Ведь только что вчера здесь был детсад,
стоял грибок, и гений был возможен.
***
Устав висеть на турнике,
ушла, а руки — позабыла.
И там, где кончились перила,
остановилась в тупике.
Уже по грудь в тугом песке,
империя вокруг басила,
смеркался день, живот знобило,
и глаз, как чудный лепесток,
дождем и снегом заносило…
И наклоняясь, как попить,
и принужденно улыбаясь,
бризантная и золотая,
кого здесь, Господи, любить?..

***
Как хорошо у бездны на краю
загнуться в хате, выстроенной с краю,
где я ежеминутно погибаю
в бессмысленном и маленьком бою.

Мне надоело корчиться в строю,
где я уже от напряженья лаю.
Отдам всю душу октябрю и маю,
но не тревожьте хижину мою.

Как пьяница, я на троих трою,
на одного неровно разливаю,
и горько жалуюсь, и горько слезы лью,
уже совсем без музыки пою.

Но по утрам под жесткую струю
свой мозг, хоть морщуся, но подставляю.

К ВОПРОСУ О ДЛИНЕ ВЗГЛЯДА
Как замеряют рост идущим на войну,
как ходит взад-вперед рейсшина параллельно,
так этот длинный взгляд, приделанный к окну,
поддерживает мир по принципу кронштейна.

Потусторонний взгляд. Им обладал Эйнштейн.
Хотя, конечно, в чем достоинство Эйнштейна?
Он, как пустой стакан, перевернул кронштейн,
ничуть не изменив конструкции кронштейна.

Мир продолжал стоять. Как прежде — на китах.
Но нам важней сам факт существованья взгляда.
А уж потом все то, что видит он впотьмах.
Важна его длина. Длина пустого взгляда.

С ним можно подбегать к колодцам за водой.
Но с ним нельзя идти сдавать макулатуру.
И если погрузить весь торс в мускулатуру,
то этот длинный взгляд исчезнет сам собой.

Отсюда сам собой рождается наш взгляд
на поднятый вопрос длины пустого взгляда,
что сумма белых длин, где каждая есть взгляд,
равна одной длине, длине пустого взгляда.

…Поддерживает мир. Чтоб плоскость городов
держалась на весу как жесткая система.
Пустой кинотеатр. И днище гастронома.
И веток метроном, забытый между стен.

***
ВЕЧЕРНИЙ СОНЕТ
Цветы увядшие, я так люблю смотреть
в пространство, ограниченное слева
ромашками. Они увяли слева,
а справа — астры заспанная медь.

По вечерам я полюбил смотреть,
как в перекрестке высохшего зева
спускается на ниточке припева
цветок в цветок, как солнечная клеть.

Тогда мой взгляд, увязнувший на треть
своей длины, колеблется меж нами,
как невод провисая между нами,

уже в том месте выбранный на треть,
где аккуратно вставленная смерть
глядит вокруг открытыми глазами.


***
В. ВЫСОЦКОМУ
Я заметил, что, сколько ни пью,
все равно выхожу из запоя.
Я заметил, что нас было двое.
Я еще постою на краю.
Можно выпрямить душу свою
в панихиде до волчьего воя.
По ошибке окликнул его я, —
а он уже, слава Богу, в раю.
Занавесить бы черным Байкал!
Придушить всю поэзию разом.
Человек, отравившийся газом,
над тобою стихов не читал.
Можно даже надставить струну,
но уже невозможно надставить
пустоту, если эту страну
на два дня невозможно оставить.
Можно бант завязать — на звезде.
И стихи напечатать любые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
и деревья стоят голубые…

СОНЕТ БЕЗ РИФМ

Мы говорим на разных языках.
Ты бесишься, как маленькая лошадь,
а я стою в траве перед веревкой
и не могу развесить мой сонет.

Он падает, а я его ловлю.
Давай простим друг друга для начала,
развяжем этот узел немудреный
и свяжем новый, на другой манер.

Но так, чтобы друг друга не задеть,
не потревожить руку или ногу.
Не перерезать глотку, наконец.

Чтоб каждый, кто летает и летит,
по воздуху вот этому летая,
летел бы дальше, сколько ему влезет.
***
В лесу осеннем зимний лес увяз.
Как будто их местами поменяли.
И всем деревьям деньги разменяли.
Природа спит, надев противогаз.

Не шевелится углекислый газ.
Не дышит свет на воду. В одеяле
спит стоя лес, уйдя в свои детали:
в столбы, в деревья, в щели, в лунку, в паз.

Природа спит, как длинный-длинный пас,
нацеленный в неведомые дали,
и крепко спит, не закрывая глаз,

и крепко спит, как профиль на медали.
И крепко спит, уткнувшись в параллели
своих прямых. И не глядит на нас.
БЛАТНОЙ СОНЕТ


Блажен, кто верует. Но трижды идиот,
кто на однажды выбранной планете,
презрев конфигурации природ,
расставит металлические сети.


О господи, чего еще он ждет?
Местком закрыт, хозяин на обеде.
Слова бегут, как маленькие дети,
и вдруг затылком падают на лед.


Сощуря глаз, перекури в рукав,
что этот голубь, с облака упав,
наверно не зависит от условий,


где, скажем, размножается жираф.
И если мысль не равнозначна слову,
тогда зачем мы ловим этот кайф?

***
О, Господи, я твой случайный зритель.
Зачем же мне такое наказанье?
Ты взял меня из схемы мирозданья
и снова вставил, как предохранитель.
Рука и рок. Ракета и носитель.
Когда же по закону отрицанья
ты отшвырнешь меня в момент сгоранья,
как сокращенный заживо числитель?
Убей меня. Я твой фотолюбитель.
На небеса взобравшийся старатель
по уходящей жилке золотой.
Убей меня. Сними с меня запой
или верни назад меня рукой —
членистоногой, как стогокопнитель.

К ВОПРОСУ О ЗАЩИТЕ СРЕДЫ
1
Цветы не пахнут. Пахнет самосвал.
Два трактора буксуют на дороге.
Четыре агронома, свесив ноги,
сидят на стульях около реки.
Сидят и смотрят вдаль из-под руки
туда, где жар закатов остывает.
И восемь рыбок медленно всплывают
внизу, как телефонные звонки.
Они зажарят мясо — и съедят.
Задвинут речь, и свалит их зевота.
Потом внезапно вспомнят, что суббота,
и спиннинги над ними засвистят.
К ним подойдет, расталкивая плес,
гофрированный гад из мезозоя,
он без сапог, на нем пальто чужое,
он весь — как бронепоезд без колес.
В лесах же, где оставлен был зазор
для наугад блуждающего взора,
попрет вовсю естественный отбор,
но в сторону отсутствия отбора.
Как хорошо в корпускулярный хлам
уйти с башкой, вращаясь, как Коперник,
и, наступив с размаху в муравейник,
провозгласить:
— Природа есть не храм!
Московский лес игрушечно кипит.
В нем зайцы мрут и плавают министры.
А он стоит, промытый, как транзистор,
и щелкает, и дышит, и свистит...
2
Сама в себе развешана природа:
на холмах экспонируют холмы
своих холмов округлости, где мы
гуляем в котелках и с веерами, —
мужчины в брюках, дамы с топорами,
собачки с автоматиками и
небритый Марк в рубашке из бензина.
За деньги можно, вынимая рук
пустые клешни из вечерних брюк,
смотреть, как развивается природа:
налево лес, направо вытрезвитель,
а прямо — речка в собственном соку
и пароход, похожий на клюку,
а паровоз над ними, как числитель.
Прекрасен лес и в лесе человек!
Я так люблю варенье из малины,
по тропкам послоняться и набрать
для интересу пучеглазых шишек
и возвратиться к ужину домой...

А загорится — бомбами затушим!
Александр Ерёменко
 
Валентин УРУКОВ (1935-1978)
Альманах Миражистов
 
 
В июне 1999, в год 200-летия А. С. Пушкина, председатель Братского Пушкинского общества С. А. Саунин, вручая брату поэта Евгению Урукову награды, адресованные Валентину, сказал: «Валентин Алексеевич Уруков был человеком всесторонне одаренным. Однако по ряду причин и из-за безвременной гибели его творческая судьба не состоялась. Но его литературное наследие может быть востребовано временем». Это время давно настало. Источник : Валентин УРУКОВ (1935-1978)
Владимир Монахов,Братск-рай13 мая, 5:28Кому:Сербская Екатерина
https://vvm1955.livejournal.com/3464148.html
 
Сороковые

Не по рассказам вас я знаю,
Как житель города иной, –
Брусника, ягода лесная,
И запах сосен смоляной.

И над озёрами туманы,
И комариный звон в ночи,
И бор, в котором рано-рано
Весной токуют косачи.

Там за околицею волки
Зимою выли на луну.
Но одностволки и двустволки
Изъяты были в ту войну.

Видала крайняя избёнка
Да равнодушная луна,
Как волки съели жеребёнка,
Отбив его от табуна.

Я помню, как недетской злостью
В ребячьем сердце кровь кипит,
Когда глядишь на эти кости
Среди разбросанных копыт.

В глухих болотах обитая
На деревенскую беду,
Гуляла вольно волчья стая
В том сорок… памятном году.

И шёл крестьянский харч на убыль,
Как ветер сквозь худой плетень,
И ничего не стоил рубль,
Как и колхозный трудодень.

Росли железные мозоли
На нежной девичьей руке,
В рубашках больше было соли,
Чем в потребиловском ларьке.

По колоскам сбирать пшеницу
Пришлось девчатам по весне.
И предлагали им жениться
Ребята разве что… во сне.

И проходил по сердцу шваброй
Тот неумолчный бабий крик,
Когда бумажку «смертью храбрых...»
Вносил в избу почтарь-старик.

А почтальона звали Титом.
И, откровенно говоря,
Вся ребятня была сердита
В тот год на деда-почтаря.

Он, к нашим каверзам готовый,
Нёс молчаливо тяжкий крест.
Кричали матери и вдовы,
Невесты плакали окрест…

Ах, сорок пятый, сорок пятый!
И ты в душе оставил след.
Нужда вручала нам лопаты,
Нам, ребятишкам в десять лет.

Что ж больше – отдано иль взято?
Крутой прослеживая путь,
Твержу себе: в семидесятых
Сороковые не забудь!

Сестра
Когда свинец атаки взбесится,
Я поднимаюсь и бегу.
С крестом и красным полумесяцем
Мелькает сумка на боку.

А по берёзам пули щёлкают,
А впереди – разрывов мгла,
Где под огнём за ближней ёлкою
В снегу пехота залегла.

Бегу рывком, бегу без роздыха,
Не укрываясь от огня.
И не хватает сердцу воздуха,
И тают силы у меня.

В глазах колышется пожарище.
И полушубок мне велик.
Но кровь упавшего товарища
Остановиться не велит.

Ещё не скоро воспалённые
Мне губы снег запорошит.
Держитесь, парни батальонные, –
Сестра на помощь к вам спешит…

Дам командиру отделения
Из фляги горло промочить.
А треугольник с поздравлением
Я не успею получить.

…Звенит капель – весны предвестница,
И тает в поле зимний след.
Встречай свой день, моя ровесница, –
Девчонка в восемнадцать лет.

Как подобает юной женщине,
Ты платье лучшее надень.
А я убита на Смоленщине
В Международный женский день.

Но если вновь атака взбесится –
Ты знай: я рядом побегу.
С крестом и красным полумесяцем
Запляшет сумка на боку.

Память
На божничке, где икона
Встала накосо, врасшат,
Вместе с письмами погоны
С сорок третьего лежат.

А в сторонке от иконы,
На простенке меж окон –
Сам хозяин их законный
В гимнастёрке без погон.

Чуб навыпуск, бровь в изломе,
Синева в глазах густа.
На матерчатом шеломе
Пятипалая звезда.

В озорных глазах и добрых,
Напоённых синевой,
Отразился сам фотограф
У землянки фронтовой.

Мы нигде его не встретим –
Мужа, брата и отца.
Он остался в сорок третьем
По-над берегом Донца.

Он остался, распластался,
Не прикрыв усталых глаз,
И навек таким остался,
Как на карточке у нас.

Пусть живём не в ту эпоху,
Я икону не сниму –
Бабка молится не Богу.
А солдату своему.

Военным летом

Июль медовый был на склоне
В тумане, на исходе дня,
Паслись невидимые кони,
Далёким боталом звеня.

Подол ракиты узколистой
Купала тёплая река,
И полон был печали чистой
Вечерний посвист кулика.

Тучнели росы и густели,
Трава от них белым-бела.
Скрипели где-то коростели,
И фыркали перепела.

Рыбачить было мне отрадно!
Потом среди родных полей,
Не торопясь, идти обратно
Со свяслом пёстрых пескарей.

Идти босым, русоголовым,
Девятилетним мужичком
С самостоятельным уловом
Шагать уверенным шажком.

Шагать и слышать в сердце трепет,
Что, может, девочка одна
Пускай на улице не встретит,
Так хоть посмотрит из окна.

Иду к избушке на горушке,
К родному крову моему,
И удивляюсь, что старушки
Вперёд меня спешат к нему.

И сразу – горем незнакомым
Крик из распахнутых дверей,
И встали слёзы в горле комом,
И уронил я пескарей…

Неужто что на фронте с папкой?
А может, с дядькой что с моим?
Обнявшись, плачут мамка с бабкой,
И ничего не нужно им.

Стою потерянно в сторонке,
А в этом плаче, в полумгле
Белеет листик похоронки
Перед родными на столе.

Былое


Обочь просёлочного тракта
У полувысохших берёз
Людьми забытый старый трактор
Тяжёлой глыбой в землю врос.

За пашней, вздыбленной бугристо,
Сияет золотом стерня,
А дядю Тиму – тракториста
Снесла на кладбище родня.

И председатель тётя Даша
Сказала у могилы речь:
– Был Тимофей – надёжа наша,
Да не сумели уберечь.

Вот уж беда! На фронте кабы,
Как мой иль, Аграфена, твой…
Кто ж нам пахать-то станет, бабы?
Самим придётся – вой, не вой.

И бабы, серые от горя,
К своей нужде пошли домой.
А полоса на косогоре
Чернела траурной каймой.

А у просёлочного тракта,
Где лист берёзовый слинял,
Военных лет трудяга-трактор
Как скорбный памятник стоял.

И от деревни было видно
Его за целую версту.
И было мне до слёз обидно,
Что так я медленно расту.

Зима

Стремглав с горы несутся сани,
И вместе с ними с высоты —
Мальчишки с ясными глазами,
Как смех, легки, как снег чисты.

Не в силах передать свой стих,
С какой любовью мир огромный
Со всех сторон глядит на них...
Летите! Гомон ваш веселый
В сверканьи искр снеговых
Пусть слышат города и сёла —
Вы жизнь, вы будущее их!

Летите, ветер в грудь вбирая
И щеки обжигая им,
Ничьей судьбы не повторяя
Равны ровесникам своим.

Вам, может быть, в порыве этом
Впервые вдруг дано понять
Всю радость скорости и света,
Все счастье — время обгонять.

Ребят с веселыми глазами
Ласкает русская зима...
Несутся сани, мчатся сани,
Как жизнь, как молодость сама!

«Тайга»

I
Трубит изюбр под шелест листопада,
С огнем рябин сливается заря.
Недвижная таежная прохлада
Напоена дыханьем октября.

Хруст ветки в тишине подкараулив
Иль запах уловив издалека,
Стремглав в чашу уносится косуля —
Так грациозно, сказочно легка!

Вдруг свистнет рябчик и умолкнет снова.
Другой ему откликнется рядком.
А дятел бьет в сухой сучок сосновый
Своим неустающим молотком.

Остановлюсь. Сниму с плеча двустволку
И, отряхнув хвою с воротника,
Вот здесь присяду слушать втихомолку
Неясный, тихий говор родника…

II
— Ну, кажется, и дождик перестал, —
Ты хлопнул по карману по привычке —
И вот уже сырая береста
Трещит в огне зажженной спички.

Пополз проворной струйкою дымок,
Обвив собой консервные жестянки…
Я бы еще сто раз в пути промок,
Чтоб у костра опять сушить портянки,

Чтоб, сняв двустволку с занемевших плеч,
Пить, обжигаясь, чай с сухою коркой,
Чтоб веток настелить, на них прилечь
И затянуться крепкою махоркой.

Чтоб вновь идти неведомо куда,
По уткам влет стреляя торопливо,
И видеть, как вечерняя звезда
Дрожит на дне амурского залива.

Пусть люди в отпуск уезжают в Крым
Или живут сокровищами Сочи,
Но нам с тобою сладок горький дым
И аромат дальневосточной ночи,

И этой речки золотая мель,
Живой родник своей струёю чистой,
Веселый клен и пасмурная ель,
Кудлатый кедр и дуб широколистый,

Оленя осторожные шаги
И ровный шум ночного водопада —
Все, чем полна романтика тайги, —
Вот наш курорт, и лучшего не надо!

«Надо ж было»

Я о городе тоскую,
Словно тополь о весне…
Вот девчонку городскую
Целовал опять во сне.

Говорил довольно глупо,
Что вовек не надоест
Провожать ее из клуба,
Заходить в ее подъезд.

И чего – не знаю – ради,
Растерявшийся чуток,
Трогал шелковые пряди
И голубенький платок.

Распахнувшуюся дошку
Вновь запахивал на ней
И горячую ладошку
Пожимал еще сильней.

Гладил гладкие перила,
Самого себя виня, –
Дверь девчонка затворила
Перед носом у меня.

Ах ты, девочка-невеста,
Повстречайся мне опять
У четвертого подъезда,
У квартиры сорок пять.

Я б остался в общежитье,
Я б подался на завод,
Только как мне быть, скажите,
Если отчий край зовет.

Если парень из тайги я,
И через четыре дня
Властно станет ностальгия
Звать на родину меня.

Тротуары станут узки,
Станут площади тесны.
Надо ж было здесь, в Иркутске,
Встретить луч своей весны!

За годы долгие разлук …

Речушка Ут,
Речушка Ут…
Осенней стылой ранью
Не листья желтые плывут –
Мои воспоминанья.
Под вербой, сидя на бревне,
Я в них спешу вглядеться.
Как будто здесь
Сейчас при мне
Мое проходит детство.
Как будто вот сейчас росой
Обваривая ноги,
Я напрямик бегу босой
Без тропки и дороги.
И на кочке верчусь юлой
Над травянистым лугом –
Индеец с тонкою стрелой
И самодельным луком.
Стремительные виражи!
Пронзительные крики!
Над головой моей стрижи,
Как облако кострики.
Вон,
Разжигая в сердце страсть,
Несутся бестолково.
Ну как бы мне стрелой
Попасть
Хоть в одного такого!...
И в суетящуюся мглу –
На милость не надейся! –
Вонзает тонкую стрелу
Военный лук индейца.
И я за ней слежу, дрожа,
Надеясь на удачу.
Но… ни стрелы и ни стрижа,
Смотрю и чуть не плачу.
… Речушка Ут,
Ты мне скажи,
Куда успели деться
Неуязвимые стрижи
Из голубого детства?
За годы долгие разлук
Я отомщен отныне:
Срубили бор,
Вспахали луг,
Деревни нет в помине.

***
Дожди своё отморосили.
Упал с берёз последний лист.
И снег,
Покрывший пол-России,
Как сон ребёнка,
Тих и чист.

Черны уснувшие деревья.
На окнах –
Инея слюда.
И ни следа во всей деревне,
И за деревней ни следа.

Пусть мне простится, что нарушу
Дороги белую межу.
Пройдусь.
Прокуренную душу
Глотком рассвета освежу.

Не получилось и не надо,
Они ещё придут – стихи…
Вот и за низенькой оградой
Поля безлюдны и тихи.
 
Уруков Валентин Алексеевич
Дата рождения 02.02.1935, Место рождения Россия, Иркутская область, Тулунский район, село Шерагул, Дата смерти 07.06.1978

Валентин Алексеевич Уруков (02.02.1935, с. Шерагул (по другим данным – д. Привольное) Нижне-Удинского района Иркутской обл. – 07.06.1978) был старшим из четверых сыновей в семье коренных сибиряков. Отец, Алексей Николаевич, – секретарь сельсовета, мать, Мария Степановна, – налоговый инспектор. В 1950 г. Уруковы переехали в с. Икей. Там, будучи учеником восьмого класса, Валентин поступил на работу в редакцию газеты «Икейский колхозник» в качестве корректора. С 1953 г. семья жила в Нижнеудинске, где В. Уруков окончил вечернюю школу. В 1954–1956 гг. учился в Хабаровской школе милиции, с 1956 г. был старшим следователем в г. Зима Иркутской обл., с октября 1961 г. – на той же должности в 3-м отделении милиции г. Братска. В 1964 г. уволился из органов МВД и работал в УССТР Братскгэсстроя. В 1967 г. уехал в родной Нижнеудинск, с геологическими партиями побывал в Саянах, Тофаларии, прошёл всю Иркутскую область. Стихи начал писать с четвёртого класса, активно публиковался. Первый сборник – «Глоток рассвета» – выпустил в 1970 г. Трагически погиб (утонул в реке Уда). В 2006 г. в Иркутске издана книга его стихов «Верую».

Книги В. Урукова: Глоток рассвета: стихи / Иркутск: Вост.–Сиб. кн. изд-во, 1970. — 35 с.: портр. — (Серия: «Бригада. Первая книга поэта»), Верую: стихи / Иркутск: Облмашинформ, 2006. — 256 с.
0000000
 
 
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07

45-тка ВАМ new
КАЙФ new
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
СОЛО НА РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: КОЛОБОК-ВАМ
Внуки Ра
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк ТАЙМ-АУТ

КРУТНЯК
СЕМЕРИНКА -ВАМ
АВЕРС и РЕВЕРС

ТОЧКИ над Ё
ЗЕЛО
РОГ ИЗОБИЛИЯ  БОМОНД

ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ


КаТаВаСиЯ

КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА  ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ


СИБИРСКАЯ

СЧАСТЛИВАЯ


АЛЬМАНАХ ЕБЖ "Если Буду Жив"

5-й УГОЛ 4-го              
 
.                2024
               
КУПАНИЕ БЕЛОГО КВАДРАТА
Альманах Миражистов
СОДЕРЖАНИЕ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БАЛТИН,
Нина Густавовна ОРЛОВА-МАРКГРАФ
Александр ЕРЁМЕНКО
Валентин УРУКОВ
КрасноярсК
2024
 
Подписано в печать 2024. Формат 60х84
1/16 Бумага офсетная. Тираж 100 экз. Заказ 01-011
Альманах, надеюсь, будет отпечатан  в любой    типографии по желанию  любого читателя, заинтересованного  проявить эту встречную инициативу.
С уважением
Николай Николаевич Ерёмин, составитель альманаха
Красноярск, телефон 8 950 401 301 7  nikolaier@mail.ru