О как убийственно мы любим!

Людмила ВОРОБЬЁВА

Глава из новой статьи

«И ЭТА ВЕРА НЕ ОБМАНЕТ…»
Философская лирика Фёдора Тютчева и русская изящная словесность:
штрихи к современному поэтическому портрету

«О как убийственно мы любим!»

Русские классики оставили нам немеркнущие лирические шедевры, содержащие уникальный опыт любви. Мы обращаемся к ним и сегодня. Великий литературный критик Н.А. Добролюбов находил, что таланту Ф.И. Тютчева доступна «и знойная страстность, и взрывная энергия, и глубокая душа…» Творец гармонии и красоты, поэтическое достоинство которого даже спустя столетия несомненно, вдохновенно и страстно, писал: «О вещая душа моя! / О, сердце, полное тревоги…» Он — чуткий тайновидец человеческого сердца, довольно своеобразный, неповторимый лирик. Пожалуй, трудно представить тех, кто не слышал бы его романс «Я встретил Вас…»! Нет необходимости напоминать эти стихи полностью, но всё же — последние строки воскрешают вновь забытые чувства, говорят о том, что время над ними не властно, что дивная песнь любви побеждает и время, и пространство:

…Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..

Но и здесь загадка, поскольку существуют две версии посвящения этого столь пленительного произведения: юной красавице графине Клотильде фон Ботмер, которую 66-летний поэт встретил почти после полувековой разлуки, либо таинственной Амалии Лерхенфельд (будущей баронессе Крюденер). Именно Амалия приезжала к умирающему Тютчеву, одарив поэта прощальным поцелуем.
Да, дорогой читатель, перед нами — исключительная творческая натура, обладавшая талантом любви, чувственным волнением, горением страсти. Неудивительно, что так бесконечна музыкальная судьба многих стихов художника, ставших настоящими шедеврами искусства. Тютчев и Фет продолжили пушкинскую традицию, восходящую к современности, когда поэзия и музыка олицетворяли одну неразделимую гармонию. Любовь — тончайший источник поэтической энергии.
По своей природной сути любовь исповедальна, она открывает нам высший предел откровения, за которым просто меркнет всё остальное. Любить всем напряжением душевных сил дано и русскому поэту нового тысячелетия — Валерию Хатюшину. Являя миру «души живую тайну», автор даёт читателю уникальную возможность прикоснуться к лирической летописи-исповеди нашей современности. Ведь подлинная поэзия всегда обращена к каждому отдельному человеку:

Напряжена душевная струна.
Ты подойдёшь, обычная на вид,
промолвишь слово только — и она,
как тонкий лучик, вздрогнет, зазвучит.
И вновь уйдёшь. Но память красоты
меня к той встрече станет возвращать.
Так блеск давно погаснувшей звезды
нам долго будет в душу проникать…

Звёзды — нечто космическое. Романтический ореол, эмоциональный всплеск чувств, растворяющийся в музыке, этой трепетной душе мироздания, привносит в поэзию Валерия Хатюшина проникновенную мелодичную ноту, хранящую память и боль давно забытых чувств. «И зазвучит под струнами тугими / такая грусть в бездонной тишине, / что ощутишь ты пальцами своими / живую боль в натянутой струне…» — плавно струятся взволнованные строки романса, «как песня, как виденье» былого, как «всё, что прошло когда-то сквозь тебя». Вот что на сей счёт писал критик Евгений Ованесян в своей книге «Когда настанет день прозренья. Лира В. Хатюшина: «Есть в «Уединенном» В. Розанова одна краткая запись, которая, пожалуй, стоит многих литературоведческих томов: «Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может только «сделать из себя писателя». Но он не писатель...» У каждого истинного поэта эта невольная музыка возникает, наверное, в самом раннем детстве — и потом сопровождает его всю жизнь, связывая с корнями и не давая взять фальшивую ноту».
Хатюшин, как и Тютчев, проникнут родовыми корневыми связями, к тому же оба они афористичны, интеллектуально удивляя своими ясными максимами. Отсюда и основная составляющая поэзии нашего с вами современника — эмоциональная сила невероятно пронзительной лиры, наполненной внутренней энергетикой стиха! Когда-то Александр Блок сказал о том, что чем сильней лирический поэт, тем полней его жизнь и судьба, отображённые в его же стихах. Так или иначе автобиографический момент в духовном и творческом смысле присутствует. Значительность поэтического голоса Валерия Хатюшина, почти магическая загадочность стиха чаруют от первого авторского произведения и до последнего.
Невольно проводишь художественные параллели и вспоминаешь, какой чудесный свет излучают и стихи Фёдора Тютчева. Их звездное сияние просто ослепляет:

Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой —
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой...
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной, везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...
(1848)

Безусловно, этому замечательному поэту было многое дано. Он проникал в глубины Вселенной и в самые потаённые уголки человеческой души. Ибо видел и чувствовал красоту, совершенную гармонию Божественного неба:

Я знал ее еще тогда,
В те баснословные года,
Как перед утренним лучом
Первоначальных дней звезда
Уж тонет в небе голубом...
<…>
И всё еще была она
Той свежей прелести полна,
Той дорассветной темноты,
Когда, незрима, неслышна,
Роса ложится на цветы...

Всеобъемлющая философия любви — неиссякаемый источник чувств — объединяет двух поэтов. Именно любовь позволяет дать жизнь новому поэтическому слову Валерия Хатюшина: «…всплывёт в душе, как песня, как виденье, / всё, что прошло когда-то сквозь тебя». Токи, идущие от его неослабевающей лиры, остро ощутимы, как это было ощутимо у лучших поэтов-лириков ХIX века. Но накаленные эмоции плавно переходят в чувственный музыкальный мотив. Тут тоже уместно напомнить определение лирической поэзии, данное Гоголем, в которой писатель в первую очередь видит портрет — «отражение и зеркало собственных высших движений души поэта…»
Надо признать, по чистоте и проникновенности искусства художников равных Тютчеву — отыскать сложно. Подчас любые сравнения с ним, да простят меня нынешние писатели, опасны и довольно рискованны. Сравнения вообще — вещь сугубо индивидуальная. Поразителен мир художественного творчества этого неповторимого мастера, где человеческий дух достигает самого высшего проявления непревзойдённых вершин. А тайна сия прежде всего в его личности. Ему, баловню фортуны и блистательному дипломату, были свойственны и любовные взлёты, и горькие потери, и вместе с тем мучительные философские поиски.

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня...
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?
Всё темней, темнее над землёю —
Улетел последний отблеск дня...
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Стихотворение посвящено Елене Александровне Денисьевой. Немеркнущий свет этой любви вопреки всему освещал ему путь даже тогда, когда любимой не стало. Но для Тютчева смерти нет! Очень личное произведение — как исповедь, как крик души! Белорусский писатель Янка Сипаков в своих литературно-художественных очерках, исследуя тему воспитания чувств, отдавал предпочтение удивительной магии тютчевских любовных историй: «А любовь — как удар грома, мне кажется, бывает и в позднем возрасте. И Тютчев — никакое не исключение из правил, а, если хотите, само правило. Про него говорили: человек без возраста. В его жизни было много женщин, и всех он, страстно, любил. Любил неистово! Однажды полюбив, он уже не умел и не мог разлюбить. Без любви невозможно представить себе образ поэта! Любовь Тютчева — это любовь-стихия, любовь-жажда». Три светлых имени проходят через его судьбу: Эрнестина, Елена, Амалия. Елена Денисьева — последняя любовь, быть может, наиболее сильная драматическая страсть поэта.
Однако каким-то непостижимым образом и произведения любовно-психологической лирики Валерия Хатюшина по своей яркой убедительности во многом не уступают гениальным шедеврам выше названных мастеров слова XIX столетия. Поэзию Хатюшина отличает пронзительная эмоциональность «тихой лирики». Мне представляется, что поэзия любви — извечная тайна, которую автор и пытается разгадать. Совершенно потрясающее стихотворение «Моя любовь» (1977). Любовь-фантом — некий магический женский образ, далёкий и манящий:

По ней одной всю жизнь тоскую, средь женщин всех её одну
 не обниму, не поцелую, не оттолкну, не обману.
<…>
Ко мне волшебный дух нисходит, всю ночь в окне звезда горит,
когда она меня находит, когда со мной заговорит…
Как будто вечности сиянье сойдёт в ночной голубизне,
как будто голос мирозданья судьбу нашёптывает мне.
<…>
Я ей до святости послушен, хоть стынет горечь на устах…
Когда она глядит мне в душу, я вижу боль в её глазах.
Я за неё на этом свете, уже наученный добру,
всем существом своим в ответе, она умрёт — и я умру.

Высота невысказанных чувств, избранных автором, высота, недостижимая, как небо, трагизм, разрешающийся нравственным просветлением, приобщают лирические произведения Хатюшина к лучшим поэтическим созданиям отечественной поэзии от Пушкина до Тютчева и Фета…
На небосклоне послепушкинской русской поэзии зажглись две самые крупные звезды, самые яркие и таинственные — это, конечно же, Федор Иванович Тютчев и Афанасий Афанасьевич Фет. Внутренний мир человека, сложный, как космос, вот уже на протяжении боле двух столетий влечёт нас в произведениях знаменитых классиков. Любовь — как вспышка молнии, как раскаты грозы. Такая любовь — однажды и навсегда.

О как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!..
<…>
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.

«Заря вечерняя» засияла для Тютчева летом 1850 года, когда он встретил Елену Денисьеву, замечательную русскую девушку. Влюбленные шли наперекор семье, родным, светским устоям жизни. Драматическая глубина чувств стала основой «денисьевского цикла», навсегда вошедшего в мировую литературу. Это посвящение Елене Александровне, на первом месте — самая близкая и дорогая женщина. Любовь — как «поединок роковой». Потрясение и огромная живительная сила, сосредоточенная в одном единственном имени. Невозможно не вспомнить и знаменитое «Предопределение» — бессмертную тютчевскую формулу любви:

Любовь, любовь — гласит преданье —
Союз души с душой родной —
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И... поединок роковой...

Две женщины, символизирующие этот длящейся в веках «поединок роковой»: порывисто-пылкая Елена и верная, терпеливо-преданная жена Эрнестина, проводившая поэта в последний путь.
Здесь еще крайне важен и сам момент влияния того или иного поэта на чувства других. Безысходность, трагичность жизни и любви, то, о чем пишет Тютчев, особенно обострённо ощущается с годами. Выбирая стезю классической традиции, Валерий Хатюшин прежде всего выбирает стезю утончённого художника слова, глубокого и вдумчивого. В любви — как главной составляющей нашей жизни — также существует философская проблема выбора и проблема свободы. Вероятно, именно это и определяет ту опасную черту, за которой поздно что-либо менять. Сегодня мы вновь постигаем и пушкинское, и тютчевское знание, талантливо рассказывающее нам о природе человеческих чувств, уже в стихах, созданных в новом тысячелетии:

Последняя любовь — души живая тайна,
сокрытая от всех, безмолвна и грустна.
Я помню этот день. Мы встретились случайно,
когда в дождях цвела московская весна.
<…>
Уж столько лет прошло. Безмерная разлука
хранит тепло любви в своих мечтах и снах…
И пишет мне она с тоской: «Какая мука…»
Я отвечаю ей: «До встречи в небесах».
(2017)

Мне чрезвычайно нравится это умиротворённое стихотворение Хатюшина, какое так и называется «Последняя любовь». Оно производит неотразимое впечатление. Неуловимая нежность и одновременно какая-то неизбывная тревога волнуют душу. Как же похожи мы все в своей любви, счастливой и несчастной! В 34 года он пишет обнажённые строки, лишённые каких-либо иллюзий: «Печальна поздняя любовь. / Мы в ней с тобой неравноправны. / Готовит муку плод отравный… / Но ты судьбе не прекословь» (1984). Что это — еще не на излёте жизни предчувствие чего-то неотвратимого? Всё более явственней проступает мотив, как бы определяющий итог душевных исканий поэта: «Любви счастливой не бывает…» Неотступно звучит и мотив воспоминаний, ведущий нас к первородным истокам: «Моих любимых голоса / зовут меня из дальней дали…» Пожалуй, не оставляет никого равнодушным один светлый лирический шедевр Валерия Хатюшина, довольно оптимистичный, несмотря на безвозвратно ушедшие мгновения прошлого:

Нас тоже на свете любили…
Два царских подарка мне были.
Два имени связаны с ними,
душою навечно хранимы.
<…>
Две шумно зовущих стихии
в сердечной моей ностальгии.
Как два неизбывных свиданья,
как два неразрывных названья…
Балтийское море — Татьяна
и Чёрное море — Оксана.
(2013)

По-тютчевски смелая исповедь любви, чистая и возвышенная, как непреходящая память любви, где каждые две лаконичные строки — два красивых и строгих имени — пронзают тебя насквозь. Воистину — прекрасна эта бесконечная Книга Любви, которую пишет каждый, живущий на земле, но которая раскрывает свои секреты только настоящему Поэту. Вполне вероятно, стихи автора носят автобиографический характер. Кажется, что на поэтическом фоне его произведения светятся и совсем другие имена: Эрнестина, Елена, Амалия… Поэт предельно открыт и откровенен перед читателем, искренне посвящая его в тайны собственной души. Согласитесь, подобная исповедальность дорогого стоит.
Мысль! Великое слово! Что может составлять величие человека, как не мысль? Философский план, за которым стоит эмоциональный и интеллектуальный подтекст, — ключевые смыслы творчества Валерия Хатюшина. За простотой его строки скрывается некая загадка. Но лишь отчасти и лишь на первый взгляд. Поэт не может творить, не обладая духовной и художественной интуицией. В лирике Валерия Хатюшина чувствуется сосредоточенная пристальность и трезвая реальность прозы, где главный критерий таланта — правдивость. Ему удается воплотить в одном произведении и непостижимую философскую сущность любви, и противоречивую сущность мира, где мы все соединены и в то же время так далеки друг от друга, каждый блуждая в своём одиночестве. Автору необходимо уловить невидимые пограничные грани любовных ощущений и человеческого бытия:

Судьба нас всех по кругу гонит.
И в этой спешке — все сгорим.
В летящем под землёй вагоне
глаза в глаза — вдвоём стоим.
Мы под землёй летим по кругу.
Под свист и шум. Куда? Зачем?
Без слов глядим в глаза друг другу,
нигде не связаны ничем.
<…>
Ждём неизбежную разлуку
мы, отражённые в стекле.
И всё ещё летит по кругу
небесный взгляд в подземной мгле…
(2010)

И вправду, зачем и ради чего это столь убийственное ускорение, каков конечный итог сего дьявольского замысла? И есть ли ему предел? Поразительно, автор поднимает глобальные темы, на которые нет простых ответов. Скорее всего, их вообще не существует. Значит — надо читать поэзию! Она по-прежнему — великая школа жизни! Поражает своей вселенской многомерностью сквозной образ поезда, летящего вагона — метафора вечного движения — абсолютно точно найденный поэтический элемент. В результате — гениально простые и философски сложные по мастерству стихи. Своего рода медитация, взгляд на мир изнутри. Первичен контекст, нежели оголённая семантика слов. Ведь лирика — непрерывный эксперимент над собой, заставляющий совершать бесконечный внутренний самоанализ. Валерию Хатюшину посчастливилось соединить тютчевскую мысль, и фетовское впечатление.
Ценность искусства обычно измеряется заключенной в ней истинностью. Всякое состояние человека изменчиво — как никто иной, это знал Тютчев. Действительный статский советник и верноподанный женской прелести и красоты понимал всё несовершенство человеческой природы:

О как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
<…>
 Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
<…>
О как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
(1851)

Весьма нетрудно догадаться, что и здесь речь идет о Елене Денисьевой. Поэт неизменно, отчаянно к ней возвращается. Судьба, рок, предопределение… Все эти черты он подсмотрел сам. Необыкновенно тонко. Обнажённо правдиво. Вот так, читая Фёдора Тютчева, находим мы утешение в нашем полном прозрении относительно себя. Ничего, по сути, не меняется в человеке. Проходят времена, а он прежний. Сменяются лишь одежды, антураж, предметы.
Собственно, Валерий Хатюшин это подтверждает. Судя по всему, память любви требует мужества и благородной высоты чувств, даже в момент полной душевной пустоты, в роковой момент горького прозренья. «Чужие мы с тобой, чужие, / уже давно чужие мы. / Глаза бесстрастно-ледяные / погасли в сумерках зимы» (1989) — чеканный слог щемяще-холодных слов будто рассекает сердце на две половины, и ничего нельзя предвосхитить. Былое счастье невозвратно. Лирической поэзии Хатюшина свойственно трагедийное восприятие жизни. «Трагическая лира», по словам самого автора, проходит через всё его творчество. Так было у многих русских классиков, к примеру, и у того же Тютчева. Предельно ясно, излив всю боль угасающей любви, Валерий Хатюшин выскажется в откровенно реалистичных стихах:

Мы всё с тобой уже сказали в проклятье этих горьких чувств…
И в мире нет такой печали, что не касалась наших уст.
Чем удивим ещё друг друга? Какою новой прямотой?
И вряд ли вздрогнем от испуга за той последнею чертой,
когда, в глаза взглянув угрюмо, уйдём безропотно во тьму,
где — ни обидных слов, ни шума, и жизнь не в тягость никому…
(1990)

Яростное борение противостоящих сил происходит не только в окружающем мире, но и в человеческой душе. Проникновенная искренность, точность в передаче интимных переживаний придают его поэзии особую ауру разнообразных чувственных оттенков. «Не надо признаваться мне в любви, / не нужно обжигать огнём соблазна, / в моей тоской отравленной крови / горчайший ток пульсирует бесстрастно» (1995). За видимой простотой и лёгкостью во многих произведениях Хатюшина кроется сосредоточенная духовная работа, ответственность поэта за изречённое слово. Оказывается, непередаваемая боль любви может быть выражена в предельно сжатых фразах, непроизвольно, как бы невзначай, брошенных автором: «Мне, видно, задано судьбой — / влюбившись, разочароваться», и там же: «О том, что счастья нет в любви, / скажу лишь я один, быть может».
Между тем, любовь — уникальная часть Божественного дара, предназначенного человечеству. Любить бескорыстно способны только натуры чистые и возвышенные, получившие на то благословение свыше:

...Любила ты, и так, как ты, любить —
Нет, никому ещё не удавалось!
О, Господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось...

Да, дорогой читатель, мы вновь берём в руки драгоценный тютчевский томик и уже не в состоянии оторваться от гармоничного дуэта двух очарованных сердец, в котором заключена вся история отношений поэта с Еленой Денисьевой. Времена и даты стираются, и поэтическое слово имеет свойство проникать в наши души, может путешествовать в пространстве, расширяя условные границы и жизни, и творчества.
В похожем минорном ключе прощальной мелодии расставанья звучит и стихотворение Валерия Хатюшина «Я хотел позабыть наши дни…» (1971). Надо признать, так написать о любви, так передать энергетический накал чувств, восходящий к её высшей точке, дано только тому, кто сам по-настоящему любил:

Я раздавлен тоской, я измотан, измучен, истерзан,
как в предсмертном бреду, я кричу: не могу без тебя!
<…>
Только дай мне одну даже пусть невозможную встречу!
Я не знал до сих пор, что так страшно,
так больно люблю.

Какие-либо критические пояснения — бессильны. Ведь любовь — и восхождение, и бездна, из которой можно только вымаливать чьи-то души, делая это по-тютчевски самоотданно, жертвенно. Это ли не подлинная гармония поэтического единства, проникнутого пушкинским чувством «соразмерности и сообразности»? Борис Пастернак когда-то писал о «поэтическом элементе в периодической системе поэзии», подразумевая, что без него не может быть подлинных шедевров. В чем же секрет этого элемента? Его модус не поддаётся чёткому определению, его возможно лишь почувствовать, как ветер, как дождь, как звонкую весеннюю капель или как долгую тревожную ночь… Лирическая поэзия — это обращение, звучащее обращение, что сродни заклинанию, молитве. И в лирике Фёдора Тютчева, и в лирике Валерия Хатюшина есть нечто мистическое, таинственное. За совершенным стилем, за чеканным слогом, входящем в сердце, когда стихи — сама архитектурная форма, сжатая и предельно завершённая, когда каждая строка, будто вписывается в вечность, тогда как раз и угадывается отстранённый взгляд со стороны, дистанционный от всех и вся, — свойство редкое — некий «поэтический элемент».
А любовь сродни творчеству. Она так же захватывает всего тебя целиком и не отпускает, даёт новый интенсивный импульс творческому и преображающему началу — великому поприщу художника. Любовь и искусство — вечны. В них — единственное оправдание нашему пребыванию на земле. Ведь основная и самая большая цель всех поэтов — разгадать Божественный замысел, тайну о человеке, тайну жизни и бессмертия, любви и творчества. Пускай всё повторяется в вечном круговороте мироздания, заканчиваясь и опять возрождаясь в «волнах новизны»…